Самолет Тбилиси—Москва стремительно набирал высоту, и, глядя, как в овале иллюминатора дома, деревья и горы превращаются в макет, я размышляла, что делать с этой историей. При нынешнем положении вещей очевидный выбор русского журналиста, побывавшего в Грузии, — это писать о политике. Тем более что у меня была уникальная возможность встретиться с людьми, которые управляют государством, с которым моя страна разорвала дипломатические отношения. Но в процессе я поняла, что просто о политике будет скучно, да и не объективно— у меня не было достаточно времени, чтобы выслушать представителей всех враждующих сторон. Поэтому давайте это будет не расследование, а просто рассказ о стране, которую мы совсем мало знаем. И еще о девушке, которая никогда не плачет, и о том, как ее заставили плакать три грузина.
Есть такие города, куда очень хочешь попасть, но по каким-то причинам никак не попадаешь. Город Тбилиси жил в моем воображении без малого двадцать лет — его цвета, запахи и ландшафты возникали из манделыптамовских строчек или густых черных черточек — их россыпью был художник Пиросмани на карандашном портрете работы художника Пикассо в большом альбоме в старинном книжном шкафу. Мой Тбилиси состоял из параджановских вдов в тяжелых шубах, его ветхих кружевных кукол, его любовников, его домов на горбатой улице Котэ Месхи. Из «кекелок» — светских сплетниц, любительниц прогуляться, наводя лорнеты и критику на все, по проспекту Руставели. Из духанов и дворников. Из пери и кинто. Навсегда залитый вином и солнцем, он был как будто немного печален и звал — «приезжай, не откладывай, потом поищешь меня, а меня — нет».
В Тбилиси я все же попала — в августе этого года. Мыс Собчак прилетали в Грузию брать интервью у президента. В столице я пробыла всего несколько часов, совершенно ничего не увидев. А спустя две недели в Москве мне позвонили и позвали на спектакль Театра марионеток Резо Габриадзе «Сталинградская битва». Я решила пойти с сыном. Утром, в день представления, мне передали слова Резо: «Не надо приходить ко мне с детьми. Они потом не могут заснуть».
Не знаю, как дети, а я заснуть не могла. С того самого момента, как— в буквальном смысле — обнаружила себя в зале театра Васильева на стуле перед кукольной сценой с непроницаемым черным задником, рыдающей в три ручья. Последний раз я плакала в 2004 году в городе Беслан.
То, что произошло в театре Васильева, не было проявлением сентиментальности: это была химическая реакция организма на чистую поэзию. Резо Габриадзе создал нечто непостижимое. Из железного ведра, изображающего едущий поезд, лошадиных судеб, марионетки Сталина и тряпичных германских генералов, странной музыки, муравья, говорящего голосом Ахеджаковой, песка, праха и пыли получался душераздирающий рассказ о войне, самой ее великой и адской сути. Бьющий наповал трагический эффект, достигнутый столь ничтожными, эфемерными средствами, абсолютно поражал.
Впрочем, знатокам был бы странен мой восторг неофита — «Сталинградская битва» много лет назад стала классикой, а Резо Габриадзе — одним из столпов мировой театральной элиты.
«Ты, конечно, можешь позвонить, но у Резо очень тяжелый характер», — так мне сказали мои друзья-грузины, когда я, захлебываясь, передала им свои восторги и попросила познакомить с создателем Тбилисского театра марионеток. Мне дали клочок бумаги с телефоном. Я поднялась из-за стола на темной террасе маленького ресторанчика над рекой Верой, набрала номер и сказала:
— Я видела ваш спектакль. Мне показалось, что если бы у мира был
такой Бог, как вы у своих кукол, — жить было бы легче.
— Что вы, не надо так говорить. Приходите завтра в 2 часа к театру.
Завтра я пришла к театру, где случился мой журналистский позор.
Я давно (и хвастливо) считаю, что способна разговорить мертвого. А уж беседы со старыми сказочниками мне особенно удаются. Резо Габриадзе стал моим полным и абсолютным фиаско. Очень усталый человек с больными глазами смотрел на меня так, словно его резало каждое произносимое слово. Я и сама чувствовала, что говорю как-то неуклюже, не так, невпопад, недостаточно почтительно, почтительно чересчур, слишком громко и быстро, слишком бессмысленно. Наверное, я покраснела. Двадцать раз извинилась. Сказала, что не все можно выразить словами. Неожиданно великий человек — впервые за весь разговор — со мной согласился:
— Нельзя мороженое привязать веревкой к машине.
В наступившей тишине мне послышался какой-то шорох. Это распадался и раздувался ветром, словно бумага или песок, живший у меня в сердце город. Удалялась и таяла в воздухе процессия выпивох-кинто, мертвых поэтов, высокомерных княжон, дворников-марионеток Резо и параджановских вдов в тяжелых шубах. Черный задник отправился в сундук, стихи ускользнули в книжку, книжка/крышка захлопнулась. Я вдруг ясно поняла, что никогда не увижу того Тбилиси – словно из цветных ниток, сотканного из стихов, богемных легенд, театральных эффектов и фантазий московской девочки.
На берегах реки, соединенных стеклянным хайтековским мостом, лежал совсем другой город. Не Тифлис Пиросмани и Мандельштама, не «маленькая Италия» советской интеллигенции. Очень восточный и уже устремленный в Европу, во все смыслах «не наш», этот город жил своей жизнью. Что это за жизнь — вашему корреспонденту предстояло исследовать.
Меритократия или власть идиотов?
Мой второй визит в Тбилиси — помимо вещей, относящихся к области невыразимого, — спровоцировало одно слово, произнесенное в интервью GQ президентом Михаилом Саакашвили.
«Меритократия» — в переводе с древнегреческого «власть талантливых, лучших». Меритократия — антоним автократии, олигархии и в известном смысле демократии. Демократом не является прежде всего Господь Бог, наделивший одних людей умом и талантом и создавший других посредственностями. Для русского человека этот небольшой лингвистический экскурс представляет особенный интерес, поскольку на моей родине государственной идеологией является не олигархия или диктатура и даже не авторитаризм, а «меритофобия». То есть страх посредственности допустить к власти людей, наделенных талантом, интеллектом и способностью мыслить самостоятельно. Говоря о меритократии как идеологии своей страны, президент Саакашвили, в моем понимании, обозначил главную стилистическую разницу между современной Грузией и Россией. На моей родине таланты не ценятся и не нужны. Грузия в лепешку рассшибается, чтобы для нее работали представители интеллектуальной и творческой элиты со всего мира. О Грузии в России — как я убедилась лично — никто не знает ничего. Тем более ценной показалась возможность познакомиться с грузинской элитой — людьми, которые руководят страной, определяют вектор ее развития.
Удалось президенту Саакашвили создать в отдельно взятой маленькой стране «меритократию», делегировать власть талантливым, или же Грузией управляет кучка безответственных опасных сумасшедших — судите сами.
Грузинская кровь и любить по-русски
Изучение того, как устроена система госуправления в Грузии, я решила начать с Министерства внутренних дел.
Реформа МВД — главный успех президента Саакашвили. Её результаты можно наблюдать повсеместно своими глазами. Полиция, входящая в структуру министерства, выполняет также функции ГАИ и МЧС. Быть полицейским в Грузии — очень престижная работа. Несмотря на зарплату в 500—600 лари (около 300 долларов, от желающих окончить полицейскую академию нет отбоя. Большинство полицейских участков в стране прозрачные — в буквальном смысле, стены сделаны из стекла. В том числе комнаты, где происходят допросы. За стеклами можно наблюдать мужчин в форме, сидящих перед мониторами. Человек, не знающий, как обращаться с компьютером просто физически не сможет работать ни в полиции, ни в МВД. Данные о гражданах занесены в единые электронные базы. Это позволяет чиновникам выдавать гражданам любые требуемые документы за 7 минут – таков закон.
Получение загранпаспорта занимает полчаса. Автомобиль вам оформят и выдадут госномера за час. Впрочем, процесс можно ускорить — за небольшую плату, которая взимается официально. Поскольку все системы максимально компьютеризированы, возможность получить—дать чиновнику взятку сокращена до минимума. Впрочем, взяток здесь боятся как огня. После показательной жестокой серии посадок госчиновников, полицейских, судей и даже членов парламента — связываться себе дороже. Недавно, например арестовали двоих граждан Израиля, топ-менеджеров крупной нефтяной компании, пытавшихся дать одному из министров взятку в 3 миллиона долларов. Министр донес.
Полицейские машины патрулируют городские районы, разбитые на квадраты. Полицейские «форды» также оснащены компьютерами. Данные о водителях проверяются за минуту, на месте. Нарушителя правил могут просто остановить, предупредить — без штрафа.
Министерство внутренних дел представляет собой хайтековское здание, похожее на парящую в воздухе морскую волну из стекла, построенное молодым итальянским архитектором. Меньше всего это сооружение походит на силовое ведомство.
О главе министерства Вано Мерабишвили в России я кое-что слышала. Говорили, что благодаря именно этому человеку Михаилу Саакашвили удалось продержаться у власти шесть лет. В Москве о Мерабишвили отзывались как об очень жестком политике, который провел беспрецедентные не только на постсоветском пространстве, но и в Европе реформы МВД, уничтожил воров в законе, посадил десятки судей, чиновников, конфисковав их деньги. Намекали на грубые нарушения законности.
Вано Мерабишвили принял меня в своем кабинете в МВД. Министр оказался молодым — как почти все представители высшей власти в Грузии — человеком в оксфордском пиджаке. Поздоровавшись, г-н Мерабишвили протянул мне визитку — на грузинском языке.
– Ну и как я буду вам звонить? В рельсу? — спросила хорошо воспитанная журналистка.
– Там есть цифры. Цифры у нас общие.
– То немногое общее, что еще осталось у Грузии и России…
– Вы правы, общего осталось немного. К счастью.
Мы с министром смотрим друг на друга и заразительно смеемся. Манера смеяться у моего визави весьма обаятельная — но глаза остаются холодными.
– Говорят, вы — оплот местного кровавого режима.
– Раз говорят, значит, так и есть. Считайте, что разговариваете с кровью.
– Как справляетесь со своей грязной работой? Говорят, сажаете, убиваете, гноите в застенках.
– Разумеется! Мы убиваем всех, кроме журналистов, оппозиционеров и инакомыслящих. А если серьезно, фактом является, что Грузия является одним из наименее коррумпированных государств мира. Конечно, мы проводили силовые акции в процессе борьбы с коррупцией, некоторые вернули то, что они украли не только во время Шеварднадзе, но и в наше время. В течение шести лет арестованы в Грузии уже не бывшие, а действующие – 250 налоговых инспекторов, около 100 полицейских, 40 прокуроров, 20 судей, 400 начальников департаментов, 1 замминистра, 2 члена парламента, 5 или 6 управляющих районами. Эти цифры говорят о том, что мы преследуем не только коррупционеров времен Шеварднадзе, но также боремся с теми, кто во время нашего правления находился у власти. Эти цифры очень важны.
– Вы провели невероятную по масштабам реформу МВД. У вас был какой-то пример, вас консультировали западные страны или вы сами это придумывали?
– Самое интересное, что, когда мы пришли к власти, почти никто из нас не имел практики. Правда, Саакашвили был министром во время Шеварднадзе, я — председателем комитета в парламенте. Но опыта проведения реформы не было. Когда мы начали, у нас было общее правило, что надо идти по западному пути, надо бороться с коррупцией и менять дурные традиции, которые существуют, уничтожать саму идею клановости. Мы брали за образцы разные страны. Когда боролись против мафии, приняли итальянскую, американскую практики. Когда хотели провести расследования, мы брали за основу англосаксонское право. Когда мы делали реформу патрульной полиции, брали скандинавские практики. Что касается иностранных советников, они, конечно, были, но сейчас в современной европейской традиции модно делать все очень медленно. Мы догадывались, что у нас времени очень мало, поэтому ускоряли все эти процессы. Не всегда так происходило, что советники успевали за нами.
– А вы не боялись? Молодые люди собрались и взялись изменить, сломать традиции существования общества, сформированные веками?
– Нельзя сказать, что мы их до конца изменили. Еще существует очень много проблем. Но нам помогло, во-первых, то, что мы ясно видели цель и верили в ее осуществление, во-вторых, то, что у нас не было ни перед кем никаких обязательств. Мы в долгу только перед своей совестью, поэтому нам легче было реформы проводить.
– Я задавала вопрос вашему президенту: быстро ли разрешится территориальный конфликт с Россией. Он сказал, что, по его мнению, довольно быстро, но не очень ясно объяснил, как. Каково ваше мнение?
– Пo-моему, сейчас здесь строится берлинская стена. Берлинская стена всегда сама разрушается, такая у нее природа. Сами немцы не верили, что это может произойти так быстро.
– Я читала ваше интервью газете «Коммерсантъ». Там вы говорите про памятник Сталину в Гори — ныне демонтированный. Якобы кто-то из ваших коллег во время войны пытался договориться с русским генералом, чтобы русские разбомбили Сталина — за деньги…
– Это была шутка.
– Вы любите шутить…
– То, что в современной Грузии стоял памятник Сталину — нонсенс. Когда Сталина демонтировали, у нас не было никаких выступлений, демонстраций и так далее. Все понимали, что памятнику Сталина не место сейчас в Гори, но, когда памятник демонтируют, это не повод ни праздновать, ив протестовать. Это показатель зрелости грузинского общества.
— А то, что русским военачальникам можно дать взятку, а русские солдаты воровали и мародерствовали во время войны в 2008 году, вы тоже сказали в шутку?
— У нас есть материалы, как русские брали взятки. Есть случай, как один русский офицер переслал жене или любовнице украденные вещи и среди них факс. Записан телефонный разговор, где она спрашивает, что это такое и прилагается ли оно к гарнитуру. Это очень комично. Забирали унитазы. Компьютеры — причем только мониторы, процессоров они, видимо, не видели. Также и с кондиционерами — брали только ту часть, что внутри помещения.
— Солдат — существо примитивное. Но, исходя из вашей логики, продажным русским генералам можно было дать взятку, например, чтобы они перестали по вам стрелять.
— Нельзя. Потому что куда стрелять — это решают не они, а Владимир Владимирович. А на Владимира Владимировича у нас при всем желании денег не хватит.
— В августе 2008-года русские войска остановились всего в 30 км от Тбилиси. Жители всерьез ожидали штурма города. Но русские остановились и повернули назад. Почему?
— Есть уйма причин. Международная обстановка, позиция США и так далее. Но с моей точки зрения, военная стратегия русских
не позволила бы осуществить захват. Техника, которая сейчас находится на вооружении в России, не самого высокого качества, войска не очень мобильны. Тыл — Владикавказская железнодорожная станция — был очень далеко от Тбилиси. Трудно сказать сейчас, что повлияло на руководство России. К счастью, никаких попыток захвата Тбилиси не произошло, потому что в противном случае жертв было бы гораздо больше.
— Вы считаете возможным повторное вторжение русской армии на территорию Грузии?
— Рационально я это исключаю. Но умом Россию не понять…
— Вы готовы к такому сценарию развития событий?
Конечно, мы готовимся, и не только в военном плане. Вы, наверное, видели, сколько всего строится в Грузии – гостиницы, курорты….
— Они не выглядят как военные объекты.
— Да, но это масштабное строительство косвенно противостоит российской агрессии. Когда в стране есть хорошие гостиницы, хорошие дома, высокий уровень жизни — это государство другого, более высокого уровня. Агрессию против такого государства труднее проводить – психологически. Общество другое — более подготовленное, более централизованное. Во время войны 2008 года грузинское государство, общество не разрушилось. Я помню первые войны в начале 1990-х, тогда государственная структура истощилась, разрушилась. А сейчас после окончания войны через две недели следов войны на территории Грузии не было, даже в тех местах, где побывали российские оккупанты. С тех пор мы сделали большие успехи. Во втором квартале этого года у нас был экономический рост 8,5 процента. Это хороший показатель. Рост туризма радикально большой. В 2007 году Грузию посетило полмиллиона человек. В этом году посетит 2 миллиона. У нас криминальная статистика очень похожа на северно-европейские показатели. У нас лучше показатели, чем в Восточной Европе. Доверие к полиции одно из самых высоких в мире — 82 процента, это примерно как в Дании или Норвегии. Я очень рад, что общество любит полицейских. Это меня удивляет.
— Это действительно удивительно. Особенно после совка, где все ненавидели ментов и платили им — что и продолжается сейчас в России. Я не понимаю, как вам удалось это изменить. Что вы с ними сделали? Матрицу поменяли?
— Я сам удивлен, что так получилось. Скорее всего, это потому, что главный наш принцип был диверсификация. Мы передали полномочия на низком уровне. За последние два года 90 процентов инициатив — снизу. Раньше все шло от руководства страны. Сейчас люди чувствуют, что они равноправны. Любой рядовой полицейский может дозвониться до любого руководителя, который принимает решения, а 90 процентов всех решений принимают они сами. Например, патрульная полиция. Во многих странах видеокамеры в машинах ставят записывать, что делает полицейский. Я против. Когда ты ставишь камеры, это означает недоверие. Это как жену проверять каждый день.
— У нас если не проверять, все будут воровать.
— Если начальник не берет взятки, не просит от подчиненного, чтобы ему давали взятки, никакой подчиненный не возьмет. Если подчиненный возьмет взятку, это скоро станет явным. А если начальник, рядовой районный полицейский, захочет, чтобы в его районе не брали взятки полицейские, этого очень легко добиться. Не только потому, что Грузия маленькая страна, просто в любом маленьком подразделении все всё знают. Это элементарно.
— Насколько, по вашему мнению, на успех реформ повлияло то, что реформы проводились в маленькой стране?
— Я считаю, что кое в чем размеры страны, наоборот, усложняли нам задачу. Все говорят, что маленькой страной легче управлять — это большая ложь. Большой страной управлять легче. В Грузии 100 человек создают общественное мнение. Если у реформы есть хотя бы 100 мотивированных противников, они имеют большее влияние на общественное мнение, чем 1 миллион в большой стране. Грузия легко консолидируется. 1000 человек создают общественное мнение, а в России общественное мнение создают 100 000 человек. Объединяться в десять раз труднее. В России реальные реформы, которые начинались, заканчивались вполне успешно. Например, реформы Петра I. Надо просто иметь политическую волю.
— Что, на ваш взгляд, сегодня является главной проблемой в отношениях Грузии и России?
— То, что русские слишком любят грузин.
— ?!
— Именно так. Потому что бьют тех, кого любят. В советское время у русских сложился такой опереточный образ грузина. Грузины как бы играли роль грузинов.
— Это была положительная роль?
Она была положительная, так как была юмористическая. Кто такой грузин? Это человек благородный, который не сдаст, когда ты украдешь что-то, он старомодный, у него есть какие-то свои традиции, такой средневековый, гордый, с кинжалом, с открытой душой… Грузин — это мечта русского. Русский цивилизован, а грузин такой парень интересный, полудикий, полуобразованный, романтик, хорошие тосты говорит. Грузин играл эту роль. А реально это не так было, потому что средний русский, средний украинец, средний грузин – это одинаковые люди, одинаковый образ жизни вели, просто в разных культурах. Грузины сами говорили, что они в кавычках грузины.
– Мне кажется, это советский кинематограф в большой степени провоцировал. Тот же Мимино — именно тот образ, который вы сейчас нарисовали.
– Знаете, всем кажется, «Мимино» — это комедия. Если хорошо посмотреть — это большая трагедия, потому что там показано безвыходное положение человека. Мимино — типичный грузин. В этом фильме видно, что для него все, что с ним происходит, — неестественно. Он обыкновенный спокойный человек, не бандит, не взяточник- его роль навязана ему. Все к нему относятся как к опереточному грузину, даже русские женщины.
– Русские женщины всегда обожали грузин.
– Это тоже стереотип. Самая главная проблема — то, что русские любят не прибалтийцев, азиатов, азербайджанцев или кого-то eще из представителей бывших республик, а именно грузин! Вот это ностальгического Мимино, кепку-аэродром, солнечный Тбилиси. Это часть прошлого, с которым Россия не хочет расставаться, сладкие воспоминания об империи. В этом корень проблем! России привыкнуть, что она уже не империя. Она обыкновенная средняя страна. Реально через десять лет Россия будет 20-й по населению 20-й по экономике. Через пятнадцать лет Эфиопия будет больше по населению, чем Россия. Экономика Вьетнама через десять лет будет больше российской. Иран по населению, по экономике будет больше, чем Россия! Но Россия не желает этого признавать.
– Это какой-то фрейдизм получается. По-вашему, Россия не может оставить Грузию в покое, так как отпустить вас будет означать eще один болезненный этап расставания с имперским прошлым?
– Да! И это наша самая большая проблема. Вы не можете и не хотите с нами расстаться.
– Что же делать с нашей любовью?
– Нам надо одеваться в другую одежду, менять цвета, стать европейцами, чтобы русские нас наконец возненавидели. И оставили в покое.
Виноградные косточки
Увы, пожелание Вано Мерабишвили не сбылось. По крайней мере в случае с отдельно взятой русской женщиной. За несколько дней, прошедших со времени нашего разговора, я влюбилась в Грузию. И дело вовсе не в «экономическом Сингапуре», в который жаждет превратить бывшую союзную республику президент Саакашвили, просто Грузия оказалась очень красивой страной, по великолепию и разнообразию ландшафтов не уступающей Италии. Мне пришлось признать позорный пробел в географическом образовании — за четыре дня автомобильных и вертолетных путешествий я видела море в Батуми, залитые солнцем зеленые холмы в Кахетии, горные реки, ущелья и огромные горы в шапках облаков и снега в Сванетии. Такое природное разнообразие на крошечной территории — уникально. Путешествуя по Грузии, понимаешь, что план превратить эту землю преуспевающую аграрно-туристическую страну — абсолютно реален. При столь роскошных природных ресурсах никакие крупные промышленные производства не нужны, а скорее вредны. Главная задача – сохранить экологию и разумно пользоваться ее плодами.
Обо всем этом мы и говорили с министром сельского хозяйства Грузии Бакуром Квезерели по дороге из Тбилиси в Кахетию. Бакуру – 30 лет, министром он стал два года назад, высшее образование получил в Лондоне. По-русски г-н Квезерели говорит не хуже, чем по английски. Ранним солнечным утром мы едем в Кахетию — там сейчас оканчивается сезон сбора винограда. Едем, кстати, по шикарной и совершенно пустой дороге. Дорога только что построена — завтра будет торжественная церемония открытия с участием президента. А нам повезло: прямо перед нашим джипом рабочие растащили бетонные блоки и открыли проезд. Так что мы на дороге — первые. Я внимательно разглядываю мелькающие за окном деревни и городок Телави, ставший знаменитым после фильма «Мимино». Дома аккуратные — есть зажиточные, есть не очень. Многое, особенно в городке, сохранилось с советских времен. Но уродства и нищеты нет.
Твели — сезон сбора винограда — министр сельского хозяйства Грузии проводит в полях, в буквальном смысле с рабочими, так что совсем не видит свою маленькую дочку. Я интересуюсь:
– Зачем?
– Надо за всем следить, людей мотивировать.
– И что, без вас никак?
– У нас до сих пор сказываются последствия торгового эмбарго России. Когда Россия запретила ввозить грузинское вино, это была для производителей настоящая катастрофа. Россия не только перестала покупать вино, но вернула тысячи бутылок. Дальше пошло по цепочке, производители не смогли вернуть кредиты банкам, вино стали продавать за бесценок, цены рухнули, наступил коллапс. Люди были в панике — многие до сих пор окончательно прийти в себя не могут.
— Но Россия по-прежнему не покупает ваше вино. И не собирается. Кто же его пьет?
— С 2008 года мы стали производить меньше вина, но продаем его дороже. Мы продаем в Европу, Молдавию, прибалтийские республики. Только что заключили контракт с Турцией на поставки. В такой ситуации качество должно быть очень высоким. К нам постоянно приезжают европейские эксперты, дегустаторы.
Качество кахетинских вин я вскоре смогла оценить лично. Правда, в немецком исполнении. Где-то между деревеньками, допустим, Вазисубани и Киндзмараули (подозрительно знакомая география!) разместился симпатичный отель-шале и при нем винодельческое хозяйство. Владелец хозяйства — немецкий миллионер, который приехал в Кахетию туристом да и влюбился в нее. Купил здесь землю, виноградники, благо в Грузии это очень быстро и просто, и построил очень милую, абсолютно европейскую гостиницу, винодельню и погреба.
Мы продегустировали грузинско-немецкие достижения на террасе — предложенные вина оказались вполне недурными. А сыр и хлеб были вообще выше всяких похвал! И немудрено — культура еды в любой части Грузии очень высока, но самый лучший шашлык, лаваш («хлеб-мама» на местном наречии) и самые вкусные помидоры с крупной солью я попробовала на обеде, которым нас угостили сборщики винограда в Кахетии. Такого удовольствия от простых продуктов я не получала давно, даже в Италии. После ланча я рассказала министру Бакуру про программу slow food, которую придумали итальянские производители дорогих — то есть экологичных, лучших по качеству — сельхозпродуктов. Бакур проявил неподдельный интерес, все записал. Сидя в придорожном ресторанчике за бокалом, мы с министром приходим к единому мнению, что качество жизни в конечном итоге определяется тем, что ты пьешь и ешь. Именно по этой причине в Европе становится столь популярным агротуризм. И у Грузии есть шанс занять в этом направлении лидирующие позиции в Европе. Наши благостные рассуждения несколько смазывает знакомство с вооруженной до зубов путеводителями пожилой парой туристов из Израиля. Отважные люди арендовали машину и изучают Грузию, затем направляются в Армению.
— У вас очень красивая страна. Прекрасные люди. Но почему нет дорожных знаков на английском?! Где вывески на гостиницах?! Бакур смущается и обещает, что знаки будут.
Догнать и перегнать Китай!
На следующий день мое путешествие по Грузии продолжается в обществе губернатора Мегрелии и Верхней Сванетии Зазы Горозии. С Зазой мы знакомимся в Батуми, где я надеялась денек позагорать. Но, увы, сильно не повезло с погодой. Глядя на неприветливые серые волны, мы завтракаем аджарскими хачапури в кафе на батумском пляже. Окружающий пейзаж способствует раздвоению сознания — на набережной абсолютный Дубай — фонтаны, отели, рестораны. Стоит оглянуться — ряды унылых советских пятиэтажек. Это, пожалуй, самое странное в Грузии — сочетание новейшей, а иногда наимоднейшей европейской архитектуры с чудовищным совком.
По части архитектурных излишеств губернатор Заза сразил меня наповал. Из Батуми мы прилетели в Мегрелию, где под чутким губернаторским присмотром, как и в Батуми, происходит стройка века. Комплекс отелей, ресторанов плюс роскошный стеклянный мост через заливчик должны быть готовы к следующему туристическому сезону. Сроки звучат неправдоподобно. Выпив кофе в только что возведенном отеле, мы направляемся на набережную, уже мощенную камнем. На набережной установлены фонари. Их форма кажется мне знакомой. Подойдя ближе, я застываю от удивления: это «Шнейдер» — очень модная бельгийская марка. Мои друзья-архитекторы заказывают ее лишь для частных клиентов с исключительным вкусом, который, увы, на Рублевочке встречается крайне редко.
Мне приходится ущипнуть себя за руку, чтобы в полной мере осознать окружающую реальность. Мы находимся в Мегрелии — буквально в нескольких километрах от границы с Абхазией. На границе -блокпосты, за ними — Зазеркалье непризнанных республик. Из иллюминатора вертолета Заза показывал нефтехранилище, которое он уговаривал не расстреливать российское командование. Сожженный во время войны пионерский лагерь. Заза рассказывает, как вот здесь, здесь и здесь стояли танки. Как он лично договаривался с командующим российскими миротворческими силами Чабаном о неприменении авиации. Потом он покажет мне фотографии со следами деятельности миротворцев — разгромленные до основания административные здания, где жили русские солдаты. Разбитые двери, окна, чудовищные грязь и бардак, куча дерьма посреди комнаты с выбитыми стеклами. Военные машины, увозящие в Россию украденные катера. Солдаты в покрытом брезентом кузове машины — один обнимает коробку с телевизором. Все это можно было бы принять за пропагандистские трюки, но, увы, дьявол в мелочах — слишком аутентично выглядело дерьмо посреди комнаты, слишком знакомо выражение лица бритого ушастого срочника, обнимающего новый телик.
Самое поразительное, что фотографии сделаны всего два года назад — в местах, где теперь стоят снобские фонарики «Шнейдер». И где в 5 км от фонариков расположены блокпосты.
— Заза, вы не боитесь, что туристы к вам не поедут из-за общей нервозной обстановки?
— Боимся, но строим. Когда люди увидят, что мы сделали, они поедут. Строить для хорошей жизни — лучший способ прекратить войну.
— А кто финансирует стройку?
— Грузинские инвесторы. Государство строит только дороги.
— Проекты вам делают испанцы. А кто строит?
— Грузинские рабочие.
— Вы уверены, что, строя такими немыслимо быстрыми темпами, вы строите качественно? Так, по-моему, умеют только китайцы.
— Мы строим быстрее китайцев.
В том, что грузины уделали китайцев – по крайней мере в вопросе скорости, — я убедилась в Сванетии. Из Мегрелии в Сванетию мы решили лететь на вертолете. Это был интересный полет — учитывая мою аэрофобию. Чтобы попасть в Сванетию, надо было перелететь огромные, очень красивые горы, скрытые облаками почти на треть. В облаках была маленькая дорога, и наш вертолет, залетая то этак, то так, пытался ее найти. Пока мы плутали, я смотрела в иллюминатор — там качались зеленые крутые бока гор, река и огромная плотина. Было почти невероятно, что всего 10 минут полета отделяют нас от равнины и моря. Наконец вертолет нашел дорогу, и вскоре мы приземлились на вспаханном поле в Сванетии.
— Здесь мы строим аэродром, — гордо обвел неказистое поле рукой Заза.
Символ Сванетии — средневековые каменные башни с двускатными крышами. Такая сторожевая башенка, сложенная из камней стояла почти возле каждого дома. И многие из них удивительным образом сохранились с XII века. Лирическое созерцание красот прервал неугомонный губернатор.
— Поехали, я тебе подъемник покажу.
Осмотрев главную деревенскую площадь, стремительно превращающуюся в центр светской жизни модного горнолыжного курорта мы сели в джип и отправились наверх по строящейся дороге-серпантина. По дороге Заза не отказал себе в удовольствии поиграть в «крестьян маркиза Карабаса».
— Вот спроси любого рабочего, когда начали строить эту дорогу.
Я покорно открывала окно и спрашивала.
— Два месяца назад, — отвечали строгие дорожные рабочие.
— Вот! — гордо поднимал палец довольный губернатор. Все это было, мягко говоря, невероятно. Между тем мы пробирались среди камней, оползней и куч щебня. Когда пробрались, оказались на большой поляне, со всех сторон окруженной горами, густо заросшими хвойным лесом. Среди леса была вырублена просека и врыты сваи. Пейзаж напоминал горы над Монтрё.
— Вот, видишь? — указал Заза на сваи. — Это — будущий подъемник. Детали итальянцы уже везут. Через месяц соберем. Если с погодой везет, горнолыжный курорт откроем в этом сезоне.
Я молча глядела на Зазу. Так, наверное, ребенок смотрит на папу в Диснейленде.
Познавательную экскурсию прервали летчики. Погода портилась и дорога в облаках вскоре могла закрыться. Мы погрузились в вертолет и отправились обратно — в Тбилиси.
Министр и ее крыша
Пожалуй, самая скандально известная представительница грузинской «меритократии» — министр экономики Вера Кобалия.
О ее назначении несколько месяцев назад писали многие российские СМИ. Якобы известный любитель женских прелестей президент Саакашвили познакомился со своим будущим министром в Канаде, где Вера танцевала в клубе стриптиз. Экономика маленькой страны была в опасности. Я решила выяснить подробности столь удивительного кадрового решения.
Вера Кобалия приняла меня на крыше министерства экономики. Именно там располагается уставленная зелеными растениями терраса, куда выходит кабинет министра. Кое в чем российские СМИ были правы. Министр оказалась стройной красавицей 28 лет — так что при желании вполне могла бы и станцевать. Но грузинка, полжизни прожившая в Канаде, предпочла иную карьеру.
— Вера, расскажите, как вы стали министром?
— Это все было очень неожиданно. Как с корабля на бал.
— Мы знаем, что вы танцевали в стриптизе, вас увидел президент Грузии, вы ему понравились, а поскольку он человек безумный, то решил вас назначить министром…
— Эти слухи пошли после того, как я в своем фейсбуке опубликовала фотографию, где мы с подругами в ночном клубе. Мы просто стоим там — причем моя подруга с сумкой. В таком виде стриптиз обычно не танцуют. Но это скучная правда — всем всегда интереснее придумывать истории.
— Как же все было на самом деле?
— Президент Саакашвили приехал в Ванкувер и пришел на встречу с диаспорой. Я пятнадцать лет прожила в Канаде — моя семья эмигрировала после войны в Абхазии. Окончила школу, университет.
— Где вы учились?
— В детстве в Грузии я поменяла восемь школ из-за войны. Переезжали из одного города в другой. В Москве я училась с 7-го по 9-й класс. Потом в Ванкувере в школе King George, потом в Columbia Institute of Technology.
На встрече с Саакашвили я задавала много вопросов. Он в конце концов устал от меня и на последний вопрос сказал, что пришлет ответ позднее. Я решила, что он хочет отвязаться. Я не ожидала, но на следующий день из его администрации позвонили и ответили на мой вопрос. Меня это удивило. Вскоре меня пригласили в Грузию и предложили работу в благотворительной non-profit-организации. Мы устраивали акции, концерты. Это часто показывали по телевизору. Через полгода мне позвонили и сказали, что со мной хочет встретиться президент. И он мне предложил этот пост. Я не могу сказать, что в первый же день согласилась. Работать надо очень много. Семь дней в неделю, 20 часов в день. Живешь в офисе и реальную жизнь откладываешь в сторону. Все мы молодые, у нас много энергии.
— С какими главными проблемами вы столкнулись, когда получили этот пост? И есть ли проблемы, которые вам кажутся нерешаемыми?
— Главная проблема — количество самых разных структур, которые относятся к нам, — авиация, транспорт и т. д. Очень много индустрии, вопросы инвестиций, приватизация. С самого начала, когда я пыталась разобраться во всем этом массиве, было тяжело. Но когда разбиваешь все на маленькие участки становится реальным. Самое главное – правильные люди, с которыми работаешь, потому что один человек ничего не может сделать. Обязательно должна быть команда, которая верит в то, во что веришь ты.
– У вас есть такие люди?
— Я собрала свою команду. Я не жила тут очень долго, поэтому мне все говорили: «Тебе будет тяжело, у тебя нет своих людей». Но это оказался большой плюс. Когда у тебя есть люди, с которыми ты работала на протяжении многих лет, ты знаешь и доверяешь только этой группе. Я начала искать людей, которые также, как я, когда-то уехали и, может быть, не против вернуться. Эта корзина оказалась настолько обильной, что я быстро нашла интересных людей.
— Как вы их искали? По фейсбуку?
— По фейсбуку тоже. Например, я искала заместителя, человека, который имел бы опыт работы в банковской системе, конкретно с инвестициями. Обычно у них зарплата в сто раз больше, чем в госструктурах, и они не очень хотят переходить. Я искала довольно долго. Долго по грузинским стандартам – это неделя. Я никак не могла найти такого человека. Наконец я узнала, что есть молодой парень, он работает в банковской системе, до этого окончил London Bisiness School. Я нашла его на фейсбуке. Написала ему: «Где ты находишься в данный момент и не хотел бы прийти на интервью?» Мы встретились в Тбилиси, весь вечер проговорили, а потом я спросила eго: «Когда ты уезжаешь в Лондон?» Он говорит: «Завтра». Я говорю: «Возвращай билет, оставайся и будешь со мной работать». Он спросил: «Когда я начинаю?»
— «Завтра». Так он остался.
— Есть ли для вас нерешаемые задачи?
— Я не думаю, что есть веши нерешаемые. Есть вещи, не решаемые в один день, в одну неделю или в течение года. Надо планировать намного обширнее и смотреть дальше. Мы должны стать процветающей страной, потому что другого пути у нас нет. Мы будем или зависимая страна, или экономически процветающая. Поэтому я часто говорю, что мы должны быть европейским Сингапуром. Сингапур — это не идеал, но есть параллели. Сингапур – очень маленькая страна, там практически нет натуральных ресурсов.
На подъем экономики у Сингапура ушли десятки лет. Мы пытаемся все это сделать за 5—10 лет. Но я не считаю эту задачу нереальной. Наша молодая команда должна вложить очень много сил и энергии, чтобы этого добиться.
— Как проходит ваш рабочий день? Часто ездите в командировки?
— Часто. Я стараюсь их сбалансировать так, чтобы полмесяца находиться тут и полмесяца – за границей. Очень легко уехать и постоянно быть в командировке. Желающих встретиться много, персонально познакомиться, обсудить инвестиции. Но эти встречи — первый этап, первая ступенька, а следующая — надо возвращаться, работать над проектом, делать грязную работу с бумагами. Находиться постоянно в командировке — это находиться на первой ступеньке, не поднимаясь наверх.
— Сколько времени вы уже занимаете пост министра?
— Недолго. Три месяца.
— Есть ли у вас достижения на этом посту, которыми вы можете гордиться?
— Я очень критически отношусь к себе и ко всему, что делаю. Не люблю говорить, что я добилась этого или того. Мы просто делаем работу. Сейчас работаем над транспортом и авиацией. Надо cнизить цены на авиабилеты. Очень часто задается вопрос: как связаны туризм и экономика? Более параллельных вещей не может быть. В Грузии нет нефти, природных ресурсов, и это к лучшему.
— Полностью с вами согласна. Опыт стран с «нефтяной» экономикой часто негативен. Большинство из них сидят на нефтяной игле, и эта зависимость блокирует пути развития.
— Это так. Рента расслабляет. У нас такой возможности нет. Но есть другие плюсы. Люди, их отношение, любовь к своей стране. Плюс климат, природа, море, горы. Не обращать на это внимания и создавать что-то другое — зачем, если это есть? Туризм — один из главных приоритетов страны. Туризм создает рабочие места, привлекает инвесторов, потому что каждый турист может быть потенциальным инвестором в будущем. Одно из препятствий на сегодня — это дорогие авиабилеты. Над этим и работаем.
— Помогает ли вам решать вопросы то обстоятельство, что вы красивая, обаятельная молодая женщина?
– И да, и нет. Я считаю, что, когда общаюсь с инвестором, для него не должно иметь значения, мужик усатый сидит перед ним или девушка. Если ему нужно посмотреть на симпатичную девушку, он может в другое место пойти, а если он хочет деньги вложить, бизнесмен бумаги изучает. Для него важно то, что ты ему представишь, какой пакет предложишь. Я надеюсь, что они все же смотрят в бумаги и больше обращают внимание не на мою внешность, а на то, что я говорю
Честно говоря, глядя на министра экономики Грузии, в здравомыслие инвесторов верилось с трудом. Но, похоже, некоторое его отсутствие — именно то, что необходимо молодой грузинской экономике.
Цветок патриарха
Самая главная моя встреча состоялась в последний день пребывания в Грузии. Честно говоря, я не сразу решилась о ней попросить, мне казалось, это не очень вежливо. Человеку, которого я хотела увидеть, исполнилось 77 лет, и в последнее время он неважно себя чувствует. Но я все же попросила.
Илия Второй, святейший и блаженнейший католикос-патриарх всея Грузии, пользуется невероятным уважением у всех грузин. Отношение народа к нему, пожалуй, можно сравнить с атмосферой восторженного поклонения, которой был при жизни окружен сербский патриарх Павел. Грузины не только в Тбилиси, но и в Москве, с которыми мне довелось беседовать, — независимо от социальной принадлежности и отношения к новой грузинской власти — отзывались о патриархе с глубоким почтением. Говорили, что он не только мудрый, но и очень чистый человек. Его общественный авторитет огромен. Президент Саакашвили успехом своих реформ во многом обязан именно поддержке патриарха Илии.
Патриаршая резиденция находится в красивом старинном здании в центре Тбилиси. Сквозь анфиладу комнат меня провели в парадный зал.
В ожидании патриарха я разглядывала интерьер. На стенах висели иконы — их пишет сам его святейшество. Наборный паркет, старинные шкафы-горки, профессиональная стереосистема. За окном большой зимний сад — любопытные растения словно тянули зеленые шеи в комнату. Дверь открылась, и вошел патриарх.
Я терпеть не могу все эти разговоры про ауру, харизму, ореол святости и прочее. Но… бывают «но». Очень пожилой человек с очень тихим голосом опустился в кресло напротив – и что-то произошло, как будто легче стал воздух. Даже говорить расхотелось — было приятно просто сидеть, прикрыв глаза, в солнечном луче, под его взглядом. Становился понятен смысл выражения «как у Христа за пазухой».
И тем не менее диктофон стоял на столе, взывая к профессиональному долгу.
— Ваше святейшество, спасибо, что согласились меня принять.
— Я рад, что вы приехали.
– Я знаю, что вы поддерживаете реформы, которые проводит президент Грузии, хотя, по мнению многих в России, эти реформы направлены на европеизацию Грузии и не совпадают с традиционными ценностями православия.
— Мне представляется, что православие никак не противоречит улучшению условий жизни людей. Цивилизация не отрицает духовные ценности.
— Как вы считаете, допускал ли президент Саакашвили в отношениях с Россией излишнюю резкость, которая привела к войне? Есть ли его личная вина в том, что так случилось?
— Да, президент бывает излишне резок. Я говорю ему об этом. Думаю, войны надо избегать любыми средствами. Надо использовать все методы, чтобы прекратить войну.
— Как развиваются отношения между грузинской церковью и РПЦ сейчас? Я знаю, что недавно вы послали телеграмму, где выразили недоумение по поводу того, что патриарх Кирилл поздравил президента Южной Осетии. Если я не ошибаюсь, это был первый ваш негативный комментарий в адрес православной церкви?
— Да, я не совсем понял жест патриарха Кирилла. И выразил свое недоумение. Хотя, разумеется, святейший патриарх Кирилл поступает так, как находит нужным. На наше отношение к Русской православной церкви это не повлияет. Наши связи освящены вековыми традициями, и мы будем их сохранять.
— Была какая-то реакция со стороны РПЦ на ваше письмо?
— Нет.
— Я не знаю, как в Грузии, но в России церковь сейчас стоит настолько близко к государству, что это многих пугает. Церковь вынуждена поддерживать все решения, которые принимает светская власть. Случалось ли вам публично не поддержать президента Саакашвили?
— Такие случаи были. Но я разговариваю с ним, стараюсь убедить его. Часто мне это удается.
— Вы встречались в 2008 году с президентом Медведевым? Какое впечатление он на вас произвел?
— Мне показалось, что этот человек способен принимать взвешенные решения. Возможно, именно такое решение поможет восстановить отношения России и Грузии.
— Что бы вы могли пожелать народу России?
— Я хотел бы пожелать мира.
— Спасибо, ваше святейшество, что нашли время…
— Хотите послушать музыку, которую я написал?
— Музыку?.. Да. Конечно… Спасибо.
Патриарх Грузии дал знак помощнику. Тот принес диск.
— Я сделал аранжировку Ave Maria. Это было опрометчиво с моей стороны — после Баха и Шуберта. Но я решился. Мне кажется, они помогали мне.
Илия Второй улыбнулся почти детской улыбкой. Помощник погрузил диск в зев стереосистемы. Комнату заполнили звуки.
Что было дальше, я не знаю, как описывать. Ave Maria в очень профессиональной аранжировке святейшего и блаженнейшего католикоса была действительно на редкость мелодичной, нежной и красивой. Но качество музыки не вполне объясняет то, что произошло в следующий момент. Я вдруг почувствовала, что к самому сердцу подступила волна красоты и искренности такой силы, что дыхание перехватило и из глаз хлынули слезы. Мария пела, я плакала, сначала в кресле, а потом уткнувшись патриарху в колени. Вот такая у нас вышла аудиенция. На прощание патриарх Грузии подарил мне фиалку из зимнего сада. Он не только сам ухаживает за растениями, но и каждое утро разговаривает с ними.
Фиалку я подарила своему девятилетнему сыну. И научила, как с ней разговаривать.
Делаем выводы
В Грузии я пробыла всего пять дней. За такой короткий срок трудно составить представление о стране. Но кое-какие выводы сделать можно.
Во-первых, Грузией управляют молодые, хорошо образованные, талантливые, амбициозные люди.
Во-вторых, управляют эффективно. Объективные показатели экономического роста, легкости ведения бизнеса, постоянно снижающийся рейтинг коррупции подтверждают этот факт.
В-третьих, интересы политического класса, управляющего страной, сосредоточены на том, чтобы сделать Грузию процветающей. Это их драйв, их фан. Они обладают достаточным интеллектуальным и душевным развитием, чтобы понимать, что оставить след в истории и попытаться осуществить реформы, сопоставимые с тем, что сделал Ли Куан Ю в Сингапуре или даже Ататюрк в Турции — это неизмеримо круче, чем годами тупо красть у собственных нищих соотечественников деньги и покупать особняки в Белгравии, яхты, пусть даже самые длинные в мире.
В-четвертых, реформаторов поддерживает народ. Рейтинг президента — более 70 процентов, несмотря на войну и непопулярные меры. Разумеется, проблем очень много. Большинство людей живут совсем небогато, у многих нет работы, сказываются последствия кризиса и войны с Россией. И тем не менее у грузин есть то, что важнее денег: осознание себя как народа, гордость и внутреннее достоинство.
В-пятых, президент Саакашвили, конечно, очень наглый парень. Но не боится брать на себя ответственность.
Эпилог
Третьим грузином, который заставил плакать вашего корреспондента Глаза-на-мокром-месте, был президент Грузии. Перед отъездом я встретилась с г-ном Саакашвили, чтобы поблагодарить его за помощь в организации встреч и интервью. Президент — как обычно – заговорил о своих успехах на пути к светлому будущему.
— Вот, — гордо сказал Михаил Николозович, — недавно мы переловили всех бездомных собак.
— И что вы собираетесь с ними сделать? — спросила я.
— Наверное, их придется усыпить.
— С ума сошли?! — искренне вступилась я за жучек. — Какая же вы после этого демократическая страна?!
— А что же с ними делать? — растерянно поинтересовался п Саакашвили.
— Построить приюты, ухаживать. Усыплять нельзя.
Я ждала чемодан в аэропорту Домодедово, когда мне позвонили и сказали, что все бездомные собаки Грузии помилованы в полном составе. В носу предательски защипало. Такой подарок девушке способен сделать только настоящий президент.
Заместитель главного редактора GQ Ксения Соколова выясняла, как на самом деле живет современная Грузия. Для этого она встретилась с президентом, министрами, губернаторами и патриархом. Летала, ездила, говорила и даже плакала.
Источник «GQ»
Декабрь 2010 года
